Сказка про русалочку

[world-in-world]

Автор: Я
Бета: Bloodberry Jam
Размер: мини (2668 слов)
Фандом: Дом в котором...
Пейринг/Персонажи: Слепой, Сфинкс, Табаки, Лорд, Стервятник и многие другие.
Категория: слеш
Жанр: АУ, drama, happy end
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: О том, как и почему они уходили.
Примечание: Намеки на слеш. Написано на WTF



Когда Папа Стервятник проходит мимо тебя, прислушайся. Эхо его шагов отзовется цоканьем птичьих когтей по каменной коже дома. Это сказки, что Большая Птица ходит по коридорам абсолютно бесшумно. Это сказки, что он крадется, выискивая себе жертву. Это сказки. Да ты пока и не пахнешь дохлятиной, Курильщик.
- Ты пока не пахнешь дохлятиной, Курильщик.
- Пока?
- Мне кажется, или это прозвучало с надеждой? – Стервятник улыбается. Стервятник скалится. Стервятник садится на диван. – Тебе надоело жить?
- Это больно, – шепотом признается Курильщик.
Он боится птичьего вожака. Желтые глаза рентгеновского аппарата проникают сквозь кожу, ворошат внутренности, перебирают ребра… Будто Папочка хочет вырезать себе из курильщиковых костей еще один ключик в коллекцию. Но Стервятник знает все ответы: существующие и еще не найденные. И может быть, Курильщику повезет услышать что-нибудь ценное.
- О. Какая знакомая мысль, – Большая Птица смотрит, не мигая; Курильщик почти слышит, как острые когти перебирают с приглушенным стуком шарики ответов. – Совсем не оригинальная. Ею, надо думать, мучились еще мамонты, поглаживая друг друга хоботами по пушистым спинам.
- И как же они с этим справились? – недоверчиво интересуется Курильщик.
- Подохли, – просто пожимает плечами Стервятник. – Не худший, кстати, вариант. Можешь сходить к Крысам, и они сделают тебе бесплатную вакцинацию. Небольшая доза смерти. Ма-аленький укольчик, ты даже ничего не почувствуешь, – Папочка говорит негромко, его горячий шепот опаляет губы.
«Почему вдруг так близко?» – думает Курильщик. Он похож на маленького трусливого зверька, загипнотизированного опасностью.
- А можешь обратиться к общечеловеческому любимому методу. Сядь перед телевизором. Смотри, не отрывая взгляда. Всего пара дней – и улыбчивые люди без белых халатов сделают тебе общий наркоз. Ты будешь глядеть пустыми, стеклянными, как линзы этого телеящика, глазами, и тебе никогда, никогда уже не будет больно. Но если хочешь... – Стервятник шепчет доверительно уже в ухо, и Курильщик чувствует на своей шее холодный металл его бесконечных колец, – я сделаю тебе местный наркоз. Это совсем другой укол. Или вовсе без укола. Два глотка в бесконечность. Хочешь?
Губ Курильщика касаются пальцы и холодное стекло. Из дула маленькой бутылочки на Курильщика глядит обещанная бесконечность. Из зрачков Стервятника на Курильщика глядит Дом. Момент звенит протяжно. И вдруг…
- Брось эту гадость!
Бутылочка катится по полу, роняя драгоценные капли бесконечности, оставляя целые лужицы бесконечности, в которых тонут окурки и тусклый свет фонарика.
- Ай-яй-яй, какой неаккуратный мальчик, – Большая Птица качает головой, нахохливается, кутаясь во что-то бесформенное, похожее на паутину с запутавшейся в ней тенью.
- Еще раз такое увижу, Стервятник... – Черный многозначительно молчит. Курильщик смотрит на свои мертвые ноги и боится поднять глаза. Его шея и губы все еще чувствуют крепкие когти, и кажется, Черный это видит.
- Вот и помогай после этого людям и Курильщикам, – вздыхает Папа и ковыляет обратно в проклятую коридорную тьму.
Черный приседает на корточки перед Курильщиком и внимательно вглядывается в больные глаза, из которых еще не ушло оцепенение. Гладит по щеке, стирая шершавыми пальцами отпечатки птичьих колец. Хочет прикоснуться к приоткрытым губам, но за шиворот ему падает капля, сорвавшаяся с ветки длинных пальцев. Слепой усмехается.
- Дождь идет, – говорит Слепой, – не сидите под дождем.
«Чтоб ты провалился», – не говорит Черный.
Но Слепой проваливается. То ли в пол, то ли под потолок, то ли куда-то к черту.
Черный поднимается решительно и катит Курильщика куда-то в сторону от четвертой.
Псы уже спят, и Курильщик спорит шепотом.
- Тс-с! – обрывает его Черный. – Четвертая на тебя плохо действует. Поспишь здесь.
Там, куда Слепой провалился, он понимающе улыбается.

***
Табаки, как старый шаман, сидит в клубах дыма, смотрит на Сфинкса, не отрываясь. Раскачивается монотонно.
Дым, вырывающийся из губ Шакала, каждый раз напоминает дракона. Дым обнимает Сфинкса – Большую мудрую Кошку. Касается его лысой головы, взбирается на подоконник и падает во двор с отчаянием самоубийцы. Небо сереет, пропитанное этим дымом, светлеет, приманивая восход.
Сфинкс и Шакал ждут Слепого. Сфинкс бьет в несуществующий бубен несуществующими руками. Табаки молча поет призывную песнь. Они вызывают Слепого, как вызывали бы дождь, родившись задолго до первого метеоролога.
Но у Слепого, в отличие от дождя, скверный характер. Слепой заставляет ждать себя неприлично долго, и Сфинкс уже начинает уставать. Сильные кисти его рук непривычны к работе, как и все неовеществленное. Они скоро начинают болеть, и Табаки тянется забрать у него бубен. Сфинкс не дает, и Великий Шаман укоризненно качает головой. Колокольчики на его бедуинском саване звенят печально: «где же ты, Слепой, мы устали тебя звать».
Но Слепой не идет. Слепой-провалившийся-в-Лес. Слепой-одурманенный-Лесом. Он целует шершавую кору. Он глядит на зеленый мох и смутно помнит чьи-то глаза. Откуда ему знать, чьи?
Уже совсем утро. Лорд наконец засыпает, убаюканный шакальей колыбельной. И Слепой наконец возвращается, выдравшись из густых зарослей терновника.
«Мы ждали тебя, а ты не пришел», – скрипит пружинами кровати Табаки.
«Где тебя носило, когда ты был нужен, Вожак?» – хмурится Сфинкс.
Они молчат. Слепому не нужно рассказывать, что Лорд метался всю ночь, вздрагивая от любого шороха и поливая слезами подушку. И Слепой молчит. То ли потому, что ему нечего сказать, то ли потому, что он не считает нужным озвучивать очевидное. Он садится рядом с Лордом, прислушиваясь к чему-то, и нечаянно приманивает тех призраков, что не отходили от этой кровати всю ночь.
Табаки ворчит вполголоса, что помощь Вожака, конечно, неоценима, но без него было как-то лучше.
Слепой морщится и проводит пальцами по лбу Лорда, оставляя три меловые полосы. И призраки уходят длинной вереницей, бережно сжимая белыми своими руками китайские фонарики. Просачиваются сквозь стену и становятся похожи на узор трещин, оплетающий штукатурку. Они обещают обязательно вернуться. Но сейчас это только угрозы, потому что Бледного они боятся не меньше, чем другие боятся их. Верным рыцарям, охранявшим дракона, наконец можно отдохнуть.
Сфинкс смотрит устало. Он мягко дотрагивается плечом до плеча своего Вожака.
«Ты становишься полупрозрачным, Слепой, тебя уже почти нет. Ты растворяешься, эта проклятая штукатурка уже течет по твоим венам. У тебя белесая кровь. Ты слышишь меня? Ты становишься полупрозрачным, Слепой, тебя уже почти нет здесь...»
Слепой улыбается и хочет ответить, но вдруг замирает настороженно, прислушивается к себе. Это Лес в нем сонно ворочается. Лес любит тех, кто умеет чувствовать, и сейчас тянется к Сфинксу любопытно. Лес каждый раз обжигается, подобравшись слишком близко к горячему сфинксову сердцу. Сфинкс – Большая мудрая Кошка. Он слишком целый и слишком реальный, чтобы позволить кому-то растворить себя.
Слепой улыбается и обхватывает пальцами протез Сфинкса.
«Тогда держи меня. Раз я тебе так нужен».
И Сфинкс держит. Держит изо всех сил, зажмурившись от напряжения. Сфинкс сильный. Он мог бы удержать целый мир на краю пропасти. Но Слепого ему не удержать, и они оба это знают.
Оба делают вид, что не боятся.
- Почему ты так не любишь Лес?
Слепой никогда раньше не спрашивал вслух. И Сфинкс теряется. Оглядывается беспомощно на посапывающего Шакала. Качает головой.
- В детстве я боялся, что однажды ты не вернешься.
- Я догадывался, что ты всегда был таким умным, – Слепой усмехается. – Да, однажды я не вернусь, и что?
«И я постарею, как Стервятник. Потому что слишком врос в тебя за столько лет. Потому что в твоем голосе звучат мои интонации, в моих движениях – твои повадки. Мы как сиамские близнецы: одна пара рук на двоих, одна пара глаз на двоих».
Слепой молчит. Слепой мог бы умереть за Сфинкса. Потеряться навечно в запахах и звуках какого угодно города. Но Сфинкс не зовет, не протягивает руку. И Слепой не мешает ему выбирать.
Сфинксу больно, и это чувствуется в воздухе. Сфинкс слишком много и слишком громко думает. Слепой тыкается носом ему в плечо. Слепой не может, когда Сфинксу больно. И сделать уже ничего не может. Что бы он ни сказал, Сфинкс не поверит ему. Говорить нужно было раньше, но Слепой все надеялся, что Сфинкс поймет сам.
Сфинкс чувствует себя на Изнанке неуверенно. И это самая смешная шутка, которую Слепому доводилось слышать.
Прикосновения Слепого – самая привычная в мире вещь для Сфинкса. Он знает несчетное множество таких прикосновений, они гораздо яснее выражают эмоции вожака, чем что бы то ни было еще. Поэтому, когда Слепой нерешительно и мягко дотрагивается до колена Сфинкса, сразу становится ясно, чего он хочет.
- Нет, Слепой.
- Почему? – спрашивает так, будто интересен не сам ответ на вопрос, а что-то за ним.
- Потому что, – Сфинкс недовольно поджимает губы.
- Имей совесть. Я ведь тебе помогал, – Слепой явно веселится.
- Бледный, – у Сфинкса такой проникновенно-добрый голос, что даже Слепому хочется оказаться где-нибудь подальше. – В отличие от меня, ты в состоянии справиться со своей проблемой сам.
- Моя проблема – это ты, – качает головой Слепой.
- Сочувствую, – безжалостно отрезает Сфинкс.
Слепой начинает сомневаться в том, что Русалка была хорошей идеей. Тем более, что... Он тяжело вздыхает. С Русалкой он, конечно, крупно промахнулся.
- Поспишь?
Сфинкс хорошо слышит непрозвучавшее «извини», но никак не поймет, к чему оно. Поэтому просто качает головой и действительно идет спать.
Оказывается, Русалка не знает этой сказки.
***
Если вы видели, как плачет Стервятник. Как он царапает стены, разрывая когтями тень, до крови обламывая ногти, оставляя бурые пятна на серебре колец. Как жутко и беззвучно воет, захлебываясь слезами. Как катается по полу, раздираемый несделанным и несказанным не им. Если вы видели это. И если вы все еще живы, то я обращаюсь к вам. Ральф, будьте добры.
- Будьте добры, отойдите немного, вы наступили, – у Стервятника хриплый, но ровный голос.
Он видит, что Р Первый хочет спросить что-то, чего спрашивать нельзя, и готов рассказать то, чего нельзя говорить, еще до того, как вопрос прозвучит вслух.
-Да. Она вполне реальна. Не менее реальна, чем Слепой или Сфинкс, по крайней мере.
- Почему именно они?
- А вы были на Изнанке? Нет, не так. Вы помните, как попали на изнанку? Вы ведь тоже смогли.
Ральф Первый хмурится, и Стервятнику приходится объяснять то, что он недоговорил:
- Стать частью Дома. Полноценной и неотделимой. Изнанка – это часть нас самих. Картонные декорации, вырезанные детьми Дома скальпелями по собственным шкурам. Просто не каждый может найти ее в себе. А некоторые находят, но боятся. И правильно делают. В этих декорациях никогда не знаешь, где выход.
И добавляет невпопад:
- Нарисованные деревья не укрывают от дождя.
- Я не заблужусь, – отзывается Ральф, не ожидавший от Стервятника такой откровенности, и потому крайне растерянный.
Большая Птица снисходительно улыбается.
***
Оказывается, Русалка не знает эту сказку, и когда Сфинкс рассказывает, она покачивается монотонно, глядит с прищуром в никуда. Сфинкс слышит, как ее обнимает шелест волн. Видит, как путается в ее волосах морской ветер.
- Я бы так не смогла, – говорит Русалка, и это следует понимать как «я так не смогу».
Для нежной кожи Русалки воздух Дома – наждачная бумага. Этим воздухом почти невозможно дышать. Она знает, что воздух Наружности станет ядом для нее.
- Отдать голос. Променять хвост на ноги. Это ведь значит отказаться от самой себя. Предать свою сущность... И зачем она такая ему будет нужна? Я думаю, именно поэтому принц выбрал другую.
Сфинкс улыбается. Он бы погладил Русалку по голове, но так устал от этих ее слов, что не может поднять свою несуществующую руку. В больших глазах Русалки плещется бесконечная вода. Сфинкс более чем уверен, что если в них утонуть, твой посиневший труп найдут в ближайшей ванне.
Сфинкс думает: «А я смог бы?»
***
Табаки – признанный мастер террора. Если уж он взялся вас лечить, озаботьтесь местом на кладбище. Но Лорду почти помогает. Почти.
Эта выписанная в нереальных дозах ядреная рыжая микстура продирает до слез. Заполняет собой настолько, что просто не оставляет места ночным кошмарам и мыслям не-о-ней. У нее побочные эффекты: потеря сна, раздражительность и нервный Курильщик. И это все было бы мелочью, если бы она не была влюблена в Слепого.
Нужно отдать должное Вожаку: он старался, как мог. Но все его попытки выглядеть перед Рыжей последней сволочью приводили только к ядовитым усмешкам Лорда и еще большей нервозности Курильщика.
Закончилось это тем, что Великий Комбинатор со скрипом, но признал свою ошибку и стал лечить Рыжую Крысой. Крыса бесилась, но терпела из понятных только ей соображений. Попробовавший было возмутиться Рыжий быстро понял, что был не прав, и уполз баюкать отдавленые Мустангом ноги в свою нору.
Но Лорду становилось хуже. И Табаки сидел на его кровати и строил ему гнезда для сна, и гладил по голове, и пел лучшие свои колыбельные. А Лорд смотрел в потолок и даже не плакал.
Боль гнездилась в нем, перекручивала внутренности, обустраивая себе гнездо, и тщательно пережевывала тупыми коровьими зубами лордово сердце.
Той ночью, когда у Шакала заканчивается терпение, в спальне кроме него только Лорд и звезды, печально мерцающие в неожиданно блеклых его волосах. Этой ночью Табаки решает, что змеиный яд следует высасывать из раны.
- Иди-ка сюда, мой мальчик, я буду тебя целовать! – объявляет Шакал, и Лорд поднимает на него больные удивленные глаза.
- Что?
- Иди сюда, несчастный. Я буду принимать тебя за девушку и утешать несчастную свою... в смысле, твою душу.
Лорд не успевает даже возмутиться. Табаки уже спешит на помощь, а значит, спасайся кто может. Вытянув губы трубочкой и пискляво-сладенько рассказывая Лорду о том, какой он симпатичненький, Шакал настигает свою добычу. Дрожите, смертные!
Когда в спальню заглядывает утро и остальные обитатели четвертой, Табаки и Лорд уже мирно спят, а в пустых бутылках все еще блуждает веселое эхо.
После этого Лорду определенно становится легче.
- А что дальше? – спросит как-нибудь Слепой у Шакала, затягиваясь пряным дымом.
- Что-нибудь, – глубокомысленно произнесет Шакал, и вожак будет вынужден с ним согласиться.
***
Когда Слепой уходит, он просит Черного присматривать за Курильщиком. Не потому, что сомневается в Черном, а потому, что хочет сделать для Курильщика хоть что-нибудь. Даже если и настолько бесполезное.
Наверное, именно поэтому Черный объявится у Курильщика так поздно и не совсем трезвый, что, впрочем, только поможет им найти общий язык, который будет искаться Черным у Курильщика во рту и не только.
Когда Слепой уходит, рядом с ним шагает неясная фигура. Ральф пропитан запахом Дома, пылью Дома, болью Дома. Он часть Дома, а значит, где-то на Изнанке есть его место.
Когда Слепой уходит, он слышит удаляющиеся шаги Стервятника. Это значит, Табаки понял, что Большая Птица в состоянии рано или поздно выгрызть себе во времени маленькую норку и прокопаться, куда нужно. Это значит, Табаки решил откупиться от Папочки малой кровью. И правильно сделал.
Когда Слепой уходит, он знает, что Шакал уходит тоже, и что когда Шакала окончательно не станет, часы в каморке сторожа снова пойдут, отмеряя никому не нужное время, каждые – со своей отметки.
Когда Слепой уходит, он не оглядывается. И у него есть на то веская причина.
***
Лес упруго бьет Слепого по лапам. Несет Слепого не пойми куда. Обычно оборотню нравится это. «Обычно» не имеет никакого отношения к «сейчас».
Этим вечером Слепой приглашен на чаепитие к Шакалу Табаки. Или не к нему. Как поглядеть. Возможно его ждет тот самый хитрый старичок, который подарил ему Русалку для Сфинкса.
О Сфинксе Слепой любит вспоминать, несмотря на то, что больше всего этот процесс похож на ковыряние в грудной клетке ржавым заточенным прутом. Но если Слепой мог бы отгрызть себе лапу, причиняй она ему подобный дискомфорт, то отгрызть от себя все те части, где хранится Сфинкс, он не смог бы даже при желании. Иногда Слепой напоминает себе полянку, на которой зарыли в художественном беспорядке расчлененного Сфинкса. И теперь на сфинксовых останках, как на удобрении, цветисто и ветвисто растет в Слепом все то, что принято называть хорошим.
Слепой принимает человеческий облик и выходит на опушку.
- О, какие гости! А мы, прости, сегодня не в тех костюмах. Ничего?
Старичок как старичок. Ничего бы выдающегося в нем не было, если бы не взгляд.
- Ты пойди в дом, налей себе чаю. Только там подмастерье мой на крылечке сидит – не споткнись, сделай милость.
- Подмастерье?
- Подмастерье. Часы разбирает. Ты вот еще что. Не пялься на него особо, больно уж он нервничает. А что я сделаю? Не просто так же было брать. Просто так ничего не бывает. Приходится менять. На самые важные вещи. Понимаешь?
Слепой понимает. А еще Слепой помнит, что Лорд уходил не с ним, и удивился бы, если бы не встретил его тут.
Трава вокруг дома неправдоподобно зеленая на фоне закованных в лед деревьев. Неправдоподобная тем более, что зима ощущается в воздухе. И так же неправдоподобно выглядит сидящий на пороге парень, раздетый по пояс. И зажатая в зубах сигарета. И лысая голова.
- Странно...
- Что именно? – спокойно интересуется Сфинкс.
- Как можно разбирать часы без рук? – Слепой не позволяет эмоциям охватить себя. Слепой знает, что просто захлебнется в них. – Странно, что именно руки.
- Да, ты прав. Ноги были бы логичнее.
- Почему? – Слепой все еще боится моргнуть.
- Ты знаешь сказку про Русалочку?
- Как минимум, одну, – улыбается Слепой.
И замечает краем глаза, как над домиком проносится белоснежный дракон.